Часто гнутая древесина является также художественным объектом, как например, у Сальвадора Дали «Machine à penser», 1935, иллюстрация к подвергаемой частым дискуссиям книге «La vie secrète de Salvador Dali», вышедшей в 1942 году.
В штриховом клише «Fantastic beach serene» (1935) Дали берет мотивы символики костей и скелета из иллюстраций к «Les Chants de Maldoror», 1934. В кресле-качалке сидит «скелет-маникен», кресло символизирует мужское вожделение. У Пабло Пикассо «Femme nue dans un rocking chair», 1956, формы причудливо переплетаются друг с другом.
Стул отражает необузданный, первобытный характер обнаженной фигуры. Можно представить себе раскачивание, это впечатление усиливается еще за счет самого тела, ног, положенных одна на другую, закинутых по обе стороны рук и сверхдлинной шеи. Кресло-качалка часто встречается в творчестве Пикассо, и прежде всего в «Рисунках в ателье» с Жаклин.
В 1958 году художник сфотографировался в «кресле-качалке» N 22 в своем доме «Notre-Dame de Vie» в Моугин около Кан. Скромная гнутая древесины подчёркивает основной принцип Пикассо: «Для меня дом — это инструмент для работы, а не основа элегантной жизни. Каждая комната — это мое ателье, мое рабочее помещение.
Можно привести еще многочисленные примеры обращения ко гнутой древесине в изобразительном искусстве. Даже тогда, когда после второй мировой войны появилась мебель из пластмассы, мебель из гнутой древесины Тонета с её недорогим производством, продолжала оставаться конкурентноспособной. Простые формы, несвязанные ни с каким временем, делали её независимой от моды и стиля. Однако менялось её значение для искусства. Мебель рассматривалась как произведение пластики, которое не только воспроизводят, но и путем отчуждения превращают в объект искусства.
Петер Энгельс в своем «Opposite-Opposite-Chair» (1964) наклоняет два стула (модель «56») друг к другу, развернутые на 180° и скрепленные шарнирами. Стулья символизируют здесь двоих людей, которые обращаются друг к другу. Ежи Колар в 1969 году заклеил «модель 14» бумагой с напечатанными на ней текстами. В таком виде стул как бы онемел, у него отнята его первоначальная «функция сидения». Архитектор Хайнц Бирг в 1977 году закрыл поврежденное место в плетении из тростника одного стула Тонета моделью города. Поверхность сидения становится топографией с домами людей. Для выставки в Центре Помпиду в Париже (1980) Сальвадор Дали ставит на кресло-качалку наполненные стаканы. Стаканы грозят сорваться вниз с этой «Machine à penser» и разбиться вдребезги, как только кресло перейдет к своей первоначальной функции — качанию. Ему нужен только толчок: символ зависимости каждого индивидума от силы свыше — нестабильность любого бытия.
Не только мебель, ставшая предметом искусства в процессе отчуждения, показывается в музеях, но и организуются многочисленные выставки Тонета. Там предметы мебели демонстрируются в их собственной функции: как предметы обстановки, составные части нашей жизненной среды, партнеры человека. Это та точка зрения, которая непосредственно связанна с принципом Михаэла Тонета, которая выносит его на международные выставки, знакомит с ним общественность и рассылает его мебель во весь мир. Когда читаешь стихотворение Христиана Моргенштерна, посвященное столяру, то создается такое впечатление, что при его написании он думал о Михаэле Тонете:
Везде есть первооткрыватели, изобретатели
Везде есть побудители, победители.
И о вашей гильдии прочтем мы однажды:
Молодой подмастерье был тут когда-то.
Что среди сотен не смог ни один,
Счастливой рукой создал он один.
Художником был он как каждый иной,
И радость жизни познал он сполна.
